Первые штрихи
— ДЕРЕВНЮ так назвали в честь землемера Колягина. Наш дом самым первым построен в Коляжихе. Родители в колхозе работали. Семья была большая — семеро детей, я — третий, и еще три брата и три сестры. Я только три класса закончил. Рисованием сильно не увлекался, срисовывал с учебника «Родная речь» картинки. Однажды изобразил белого медведя. Мои сестры, в то время проходившие практику в школе, были очень удивлены схожестью рисунка с натурой, перерыли все учебники в поисках иллюстрации, с которой я мог его срисовать. Но так ничего и не нашли. Тогда они не придали значения этому рисунку, на мои способности никто внимания не обратил. А еще случай был, я никак не мог коня нарисовать. Отец подошел ко мне, взял карандаш и нарисовал бегущего коня. Способности к рисованию и у него, видимо, были, да разве есть когда колхознику таланты развивать.

Начало трудовой деятельности
ПЕРВЫЙ мой трудовой опыт – пастух колхозных свиней. Предводителем у них был кабан, центнера три весом. То ли он понимал, что я маленький, то ли ещё что, только не отходил он от меня ни на шаг. Ходит вокруг, пашет, как трактор. Время собираться домой, подойдет, я спрашиваю: «Васька, где свиньи?». Он стадо найдет, и гоним его вместе в пригон. Идем как-то мы с кабаном домой, а на пути стоит сосна, возле неё – пень. Смотрю, мой друг прибавил ходу, подходим, а на пне змея. Он раз – и съел её. Пришли мы на ферму, а я переживаю, сказал женщине-животноводу, что Васька змею съел, а вдруг она ядовитая и он умрет. Но она меня успокоила, а сама потихоньку сторожу на ухо говорит, мол, если что с кабаном случится, чтобы прирезал его, время-то голодное было. Утром прихожу на работу, а кабан мой ходит, как ни в чем не бывало, как будто и не ел ничего.
Потом мне овец дойных доверили пасти. Вы знаете, что в войну овец доили, молоко у них жирное, из него брынзу делали. Когда Великая Отечественная началась, отца в трудармию забрали. В школу ходить было не в чем, наша председательша придумала меня определить в мастерскую по дереву. Я крутил большое колесо, а дед точил ступицы деревянные, из которых потом колеса для телег делали. Председатель придет к нам и спрашивает: «Ну, что, старый да малый, получается что-нибудь?». А дед показывает ей ступицу: «Вот». В войну ребята почему с охотой на работу бежали, да потому что работающим давали по 500 граммов хлеба в день, а неработающим – только 200.

Любое дело
по плечу
КОГДА с фронта вернулся мой дядя Никита Федорович Сильванович, я в кузнице стал работать. Он знатным кузнецом был, я пошел к нему молотобойцем. Один молот восемь килограммов весил, другой – 12. Так за день намашешься, аж пресс болит.
На тракториста и комбайнера я учился в Даурске. Работать меня направили в Малолопатино нашего района. Приезжаю как-то домой, прихожу в МТС, встречает меня директор Сидор Касьянович. Поздоровался и говорит: «Учился? Даю тебе три дня сроку, чтобы трактор наладить. А потом в Караульное — на уборочную».
Близорук я был с детства, единственному из детей мне эта болезнь от отца досталась. Из-за зрения и в армию не взяли, а должен был в морских войсках служить. Парнем я был крепким, гирями занимался. В военкомате полковник ко мне подошел и говорит: «Ну, Потылицын, если бы не близорукость, плавать тебе четыре года в море».
Видел плохо, поэтому решил уйти из МТС. Прихожу к Сидору Касьяновичу, так, мол, и так, а он отвечает: «Я тебя на гусеницах вырастил, а ты теперь уходишь». (Очень я гусеничные тракторы любил). А я ему: «А если я кого-нибудь перееду, вам — неприятности, а мне — тюрьма». «Видишь, — говорит, — ДТ-54. Договор: отремонтируешь его, отпускаю тебя сразу». А он был хозяином своего слова.
Две недели делал трактор. Мужики в гараже надо мной смеялись, что поверил директору и взялся за ремонт. Сидор Касьянович сам пришел проверять работу. Смотрю, идет в комбинезоне, садится в мой трактор и давай его по снегу молотить. Вертел, крутил, потом вылез, сказал, где что нужно подкрутить, подтянуть и ушел. Утром прихожу, он выходит и говорит заведующей кадрами: «Выдать трудовую книжку без заявления». Зашел я с этой трудовой в гараж и говорю тем, кто надо мной смеялся: «Навсегда с вами прощаюсь».
Так Борис Петрович попал в Балахту, где стал работать связистом. На месте учился проводить телефон и радио. Объехал весь район, почти у каждого в доме побывал, по столбам лазал. Ездили в то время на конях, столбы вручную вкапывали. Живопись все еще оставалась в стороне, не до неё было.
В 1956 году началось строительство Красноярской ГЭС. 25 марта 1963 года был перекрыт Енисей, Даурск и Коляжиха ушли под воду. Семья Потылицыных переехала в Приморск – новый поселок на берегу Красноярского водохранилища.
— Даурск был очень красивым и богатым поселком, — вспоминает Борис Петрович. — Ни с каким другим ни там, ни тут я его сравнить не могу. По всему району располагались леспромхозы, поэтому обеспечение продовольствием было прекрасное. Наши шоферы называли Балахтинский и Ужурский голодными районами. Там муку кулечками покупали, а у нас брали, сколько хочешь. Когда затопили наши деревни, столько леса плавало, что мы на катерах к берегу подойти не могли. Кладбища, захоронения скота, туалеты, все это было на дне, водолазы говорили, что дно белое от дохлой рыбы. Это катастрофа просто. Потом, конечно, все очистилось, но тогда… 130 лет наш дом простоял в Каляжихе, несколько поколений моих предков лежат под толщей воды.

Новоявленный
художник
В СЕМИДЕСЯТЫХ годах прошлого века Б.П. Потылицын переехал в г. Красноярск. Там устроился охранять склады Госзапаса. Сначала был бойцом, а потом начальником караула.
— Однажды наш художник-оформитель Альберт Маслов к 8 марта рисовал плакат, где изображена девушка, а парень дарил ей цветы. Я подошел к нему и раз-два – нарисовал голову человека. Он на меня взглянул и говорит: «Тебе надо учиться». Я от него отмахнулся, но он хитрый был и помаленьку стал меня втягивать в рисование – то тут помоги, то там. Напротив нашего предприятия сквер был, деревья росли, люди там гуляли, на скамейках сидели. Их рисовал. Потом Альберт уговорил меня поступать в Суриковское училище. Я пошел, натюрморты свои отдал. Но приняли только тех, кто ходил на подготовительные курсы. Забрал я свои рисунки и ушел. Иду по проспекту имени газеты «Красноярский рабочий», мимо художественной галереи. Колхозный человек, ни разу не был в таком месте, решил зайти. Уплатил 15 копеек и пошел смотреть, как раз была выставка картин Евгения Чубарова. Хожу я, разглядываю. Подходит ко мне ниже среднего роста, седой мужичок и говорит: «Вы, может быть, поучаствуете у нас в выставке?». Отвечаю ему: «Так я же не художник». «Нет, — говорит он, — простые люди так картины не рассматривают, как вы». Рассказал о себе, показал рисунки. Он тогда и говорит: «Поезжайте к Борису Яковлевичу Ряузову». «А кто это?». «Заслуженный художник РСФСР, председатель красноярского отделения Союза художников».
Вышел я на улицу, и не знаю, в какую сторону ехать. Хожу, как маятник, трамваи мимо проходят. Думал, думал и решился. Приезжаю к дому художника, поднимаюсь на второй этаж. Стоит мужчина. Спросил его, где кабинет Б.Я. Ряузова? Он поворачивается и говорит: «Это я. А что вы хотели?». Говорю, что, мол, так и так. Ряузов взял мои рисунки, посмотрел и начал меня ругать: «Что ты не мог лет 15 назад прийти, из тебя художник был бы какой». Борис Яковлевич дал мне адрес заочного народного университета искусств, послал туда мои работы, и меня приняли на факультет изобразительного искусства.
Учился Б.П. Потылицын по книгам, которые дал ему Альберт Маслов. Ездил в Москву сдавать экзамены. В 1977 году получил свидетельство об окончании двухгодичного отделения станковой живописи и графики. Затем еще два года учился на повышенном курсе. За время учебы в университете четыре раза выставляли его работы. Его педагог Чудотворцева говорила: «Нам очень нравится ваш пейзаж». В Балахте прошли четыре выставки, в приморской школе висят его произведения, в настоящее время картины Бориса Петровича хранятся в школе и музее п. Балахты, более 20 работ были выставлены в каратузской детской библиотеке. Борис Петрович подарил их таскинской картинной галерее. Кстати, ни на одном из творений Потылицына нет его подписи, как это заведено у художников.
В мае 2012 года Борису Петровичу исполнилось 80 лет. Но он продолжает писать картины, рисует по памяти: гуляет по окрестностям Каратуза, любуется видами, а потом переносит их на холсты. Не зря героиня фильма «Москва слезам не верит» говорит: «В 40 лет жизнь только начинается». Так и у нашего героя – он стал развивать свой талант после сорока, но это не помешало ему оставить прекрасный след в истории края, его картинами любуются жители не только нашего региона, но и столицы.
Татьяна МЕНЬШИКОВА.
Фото автора.